— На себя посмотри, — спокойно отозвался шабашник.

Я и сама не заметила, как включилась в эту перебранку в качестве невольного зрителя, но Нинон не дала мне досмотреть любопытную сценку до конца, окликнув:

— Жень, сходи на кухню, принеси что-нибудь попить. Видишь, человек никак не успокоится.

— А где кухня? — спросила я со вздохом, безо всякого желания покидая свой наблюдательный пункт. — Где-где, внизу, конечно. Я вышла из хозяйской опочивальни и отправилась искать кухню. Ох, нелегкая это работа — утешать убитого горем мужчину. Практика показала, что одной жилеткой в таких случаях не обойтись, требуются как минимум две.

Глава 10

Мы с Нинон проторчали у банкира до самого вечера, сочувствуя и сопереживая. При этом мне лично отводилась неблагодарная роль под названием «подай — прими — пошла вон», поскольку Нинон командовала мною, как старослужащий, которому месяц до дембеля, первогодком, едва успевшим принять присягу. Распоряжения сыпались со всех сторон, так что я просто дух не успевала перевести.

— Поставь на огонь чайник! — приказывала Нинон, и я кубарем скатывалась вниз, на кухню, где я уже ориентировалась, вероятно, не хуже покойной банкирши.

— Чего это чай такой бледненький? — нещадно придиралась Нинон. — Завари покрепче. — И я, чертыхаясь в душе, повторяла привычный маршрут, гремя чайником.

— А теперь чифирь! — снова недовольно морщилась Нинон, и у меня возникало почти непреодолимое желание послать ее подальше на пару с безутешным банкиром. И сдерживало меня лишь то обстоятельство, что сама Нинон добровольно возложила на себя еще более хлопотную обязанность: утирать горькие слезы вдовца как в прямом, так и в переносном смысле. В конце концов она весьма в этом поднаторела и очень даже прочувствованно внушала банкиру, что «жизнь не кончена, она продолжается, и однажды он еще будет счастлив» и чуть ли не увидит небо в алмазах. Немудрено, что в какой-то момент эта трогательная сцена живо напомнила мне финал «Дяди Вани», жаль только, Нинон в итоге так охрипла, что еле говорила.

Как бы там ни было, но наши с Нинон совместные усилия привели-таки к желанному результату: банкир успокоился, неплохо перекусил и даже задремал на плече моей отзывчивой, как выяснилось, подруги юности. Потом мы с Нинон бережно уложили его в постельку, пообещав на прощание, что завтра непременно поедем на похороны, хотя эта перспектива меня не радовала, о чем я поспешила сообщить Нинон, едва мы вышли за порог банкирской «юдоли печали»:

— Чего мы не видали на этих похоронах, интересно?

— Вот уж не думала, что ты такая черствая, — сипло выдавила из себя Нинон, — человеку нужно оказать поддержку.

— Хорошо, — смирилась я, — будем его поддерживать с двух сторон, ты — слева, я — справа.

Поскольку от банкира мы возвращались в глубоких сумерках, то близорукая Нинон, следовавшая, как и положено хозяйке, впереди, налетела на оставленное мной на террасе ведро со смородиной:

— Ч-черт… Эт-то еще что такое?

— Что-что, смородина, — буркнула я, — между прочим, ей бы надо ума дать.

— Что ты имеешь в виду? — туго соображала Нинон.

— Да ничего нового, варенье сварить, например, или там компот…

— А на черта мне варенье? — огрызнулась Нинон. — С детства терпеть не могу варенье из смородины.

Я развела руками:

— Ну тогда я не знаю… Ты же сама мне сказала, что неплохо было бы собрать оставшуюся смородину…

Нинон призадумалась:

— Ладно, давай ее пока в подвал опустим, а потом что-нибудь придумаем. Там одно ведро уже стоит.

Мудрое решение, ничего не скажешь, сначала собрать ягоду, а потом уже соображать. Ах, как это по-нашему! Но вступать в продолжительные дискуссии с Нинон я не стала, потому что с ног валилась от усталости, да и моя подружка чувствовала себя нисколько не лучше меня, если не хуже. Как-никак основной заряд банкирской скорби пришелся именно на нее. В общем, даже не поужинав, мы завалились спать. Не знаю, что снилось Нинон или убаюканному нами банкиру, а мне приснился мужчина моих несбывшихся снов. Вроде бы он пришел брать у нас с Нинон очередные показания, и не один, а с младенцем, завернутым в одеяльце с кружевным уголком, атласной ленточкой и прочими умильными причиндалами. Приснится же такое!

— Вставай, вставай, — тормошила меня Нинон.

Я подскочила, не успев толком протереть глаза:

— Что еще случилось? Банкир утопился в ванне?

— Типун тебе, — буркнула Нинон. — Уже десятый час. Ты что, забыла? В десять за нами приедет машина.

— Забудешь такое, как же… — Я слезла с софы, потянулась перед распахнутым окошком. Яркое летнее солнышко упруго перепрыгнуло с оконного стекла на мое лицо. Я зажмурилась и подумала: какая это все-таки нелепость — отправляться в такой день на похороны. А умирать, а навеки погружаться в сырую землю? Гм-гм…

— Завтрак уже готов, я тебя жду, — подбодрила меня Нинон и юркнула за дверь.

Я немного потерла ладонью слегка ноющую шею — видно, спала в неудобной позе — и принялась соображать, что бы такое надеть по случаю траурного мероприятия. Безнадежно порылась в сумке: нет, ничего приличествующего случаю я с собой не захватила. Еще бы, я ведь все-таки отправлялась приятно отдохнуть на лоне природы, а не принимать участие в похоронах. Пришлось мне довольствоваться традиционными джинсами и синей футболкой.

И все-таки на кухне я сочла за лучшее посоветоваться с Нинон:

— Сто лет не была на похоронах, даже и не знаю, что теперь принято надевать в таких случаях.

Нинон окинула меня придирчивым взглядом и вскользь заметила:

— Нашла у кого спрашивать, я тоже, слава богу, не профессиональная плакальщица.

— Да? — недоверчиво хмыкнула я. — Судя по вчерашнему, я бы так не сказала.

— Издеваешься? — недовольно засопела Нинон. — Думаешь, мне вчера очень весело было его утешать? Думаешь, я от этого удовольствие получала? Все горло ободранное после вчерашнего, и голос сел.

Пожалуй, я и впрямь сболтнула лишнее.

— Ну извини, Нинон, — примирительно произнесла я, — я ведь не со зла… Просто я и в самом деле не знаю… ну, в общем, как я там буду выглядеть в джинсах. Там ведь публика будет непростая, насколько я поняла, еще скажут, явилась какая-то фря…

— Ну не думаю… — пробормотала Нинон. — Честно говоря, я и сама не очень хорошо себе представляю… Вот в Европе принято надевать темные брючные костюмы и черные очки.

Я полюбовалась на свои джинсы и изрекла:

— Тогда до европейских стандартов я точно недотягиваю.

— Ничего. — Нинон призадумалась. — Ты пока завтракай, а я что-нибудь организую, будем не хуже других, — оптимистично заверила она.

Не прошло и четверти часа, как Нинон позвала меня в гостиную. Я явилась на ее зов, жуя на ходу бутерброд, и от представшего мне зрелища чуть по ошибке палец не откусила. Нинон стояла, небрежно облокотившись о спинку стула:

— Ну, как я тебе?

— Отпад, — пролепетала я и зажмурилась, чтобы глаза не выпали.

Вид у Нинон и в самом деле был самый разъевропейский: великолепный черный костюм (брючный), черные же лакированные туфли-лодочки, черная же широкополая шляпа и… очки, черные очки в кармашке пиджака!!!

Но Нинон не дала мне расслабиться и помахала у меня перед носом каким-то пакетом:

— Переодевайся!

— Что это? — опасливо поинтересовалась я.

— Костюм, — спокойно отозвалась Нинон, — он мне немного тесноват, а тебе будет в самый раз. Я его продать хотела… Между прочим, Ирке-банкирше, но она такая скупердяйка была, царство ей небесное… Зато теперь пригодился.

Конечно, у меня были кое-какие сомнения, но теперь мне волей-неволей приходилось соответствовать расфуфыренной Нинон. Я поднялась в свою светелку-шкатулку и медленно, раздумчиво облачилась в костюм с плеча своей обтесавшейся в Европах подружки. Костюм, опять же оказавшийся черным и брючным, был мне почти впору, а если и великоват, то самую малость. Постояла перед зеркалом, пригладила массажной щеткой волосы, немного припудрилась и спустилась вниз.